Обливая картины супом: как работает акционизм в защиту природы

Экология
Акционизм
3.8
(4)

Раздражающий, шумный, порой даже абсурдный экологический акционизм редко оставляет зрител_ьниц равнодушными. Когда на картину Ван Гога летит томатный суп, это кажется вызовом не только музейным охранникам, но и самому здравому смыслу. Зачем они это делают? 

В этой статье разбираемся, почему для одних радикальный экоактивизм — это отчаянная попытка спасти планету, а для других — вандализм, как связаны суп на картине Ван Гога и климатический кризис и можно ли считать такие акции оправданными, если их цель — встряхнуть общество.

Зачем вообще экологии акционизм?

Протестующие люди с баннерами на крышах зданий, перекрывающие дороги или выливающие суп на картины, могут показаться нам далёкими от экологии и заботы о природе. Пока одни проводят исследования, публикуют отчёты, лоббируют изменения, дают рекомендации и тихо работают над улучшением природоохранной политики, другие — шумят и создают неудобства. Как у них вообще может быть общая цель?

Но увы, когда учёные тихо и вежливо предупреждают о надвигающейся экологической катастрофе, мир часто лишь вежливо кивает и продолжает жить по-старому. Тогда на сцену выходят те, кого сложно не заметить. Их цель — сделать то, что сухим отчётам и письмам в министерства редко удаётся: встряхнуть общество, заставить заговорить о проблеме и не дать ей затеряться в бюрократических папках. 

На вопрос журналиста «Зелёного портала», почему экоактивист_ки выбирают именно гражданское неповиновение, а не просвещение или лоббизм, представитель экодвижения Extinction Rebellion (XR) Polska отвечает:

Потому что лоббизм и адвокация не сработали. Мы всё глубже увязаем в кризисе, а времени всё меньше. Методы XR опираются на многолетние исследования, выявлявшие, какие формы действия наиболее эффективны. И это — гражданское неповиновение.

Дальше в статье мы рассмотрим аргументы противни_ц и сторонни_ц экоактивизма, но прежде давайте вспомним несколько акций, которые всколыхнули общество больше всего. 

Неоднозначные акции экоактивисто_к

Приковывание себя к деревьям

Этот метод особенно распространился в 1980–1990-х годах в США, Канаде и Австралии. Активист_ки, которые защищали леса, буквально жили на платформах, закреплённых на ветвях, или приковывали себя металлическими цепями к стволам, чтобы помешать вырубке.

Один из самых известных таких случаев — протест Джулии Баттерфляй Хилл, которая с 1997 по 1999 год провела 738 дней на дереве Люна в Калифорнии, добившись сохранения участка старого леса. 
В Беловежской пуще (в той части, что на территории Польши) тоже проходили подобные акции. В 2017 году экологи Greenpeace протестовали против вырубки леса. Двенадцать «альпинисто_к» залезли на деревья и привязали себя к специальным платформам, которые позволяли им ночевать на дереве, не спускаясь на землю.

Проливание краски на памятники или картины

Национальная галерея, Лондон, 14 октября 2022 года

14 октября 2022 года активистки из Just Stop Oil Фиби Пламмер и Анна Холланд вскрыли две банки томатного супа вблизи картины Ван Гога «Подсолнухи» (1888) и облили стеклянное покрытие, под которым находилась работа. После чего приклеили себя к стене и задали публике вопрос: «Что важнее — искусство или жизнь?»

Картина не пострадала (активист_ки выбрали ее в том числе и потому, что знали, что работа защищена стеклом), но тем не менее Пламмер и Холланд были осуждены за порчу имущества. Пламмер приговорили к 2 годам тюрьмы, а Холланд — к 20 месяцам. Против приговора выступил ряд художни_ц, кураторо_к, активист_ки Greenpeace и Last Generation, но приговор не был отменён.

Блокировка дорог, мостов и другой инфраструктуры

* «Сит-ин» — это форма мирного протеста, когда участни_цы массово занимают общественное пространство, сидя на месте, чтобы привлечь внимание к своим требованиям.

С 2018 по 2021 год активист_ки международного экодвижения Extinction Rebellion (XR) организовывали массовые акции, блокируя ключевые мосты и улицы крупных городов. Активист_ки цеплялись к транспорту и скамейкам, устраивали «сит-ин»*, декларировали экологические требования и создавали протестные лагеря. 

Протесты вызывали серьёзные перебои в движении: в акциях участвовали тысячи человек, грузовики застревали в пробках, а общее число затронутых достигало полумиллиона. 

Реакция общества была неоднозначной: одни восхищались решимостью активисто_к, другие — особенно водител_ьницы и спешащие по делам горожан_ки — раздражались. Полиция арестовала сотни участни_ц. 

Залезание на здания, памятники или нефтяные платформы

Greenpeace неоднократно устраивал акции прямого действия, проникая на нефтяные платформы и в офисы корпораций. 

Так, например, в 2013 году активист_ки Greenpeace попытались забраться на нефтяную платформу «Приразломная» в Печорском море, протестуя против бурения в Арктике. На следующий день российские спецслужбы задержали всех 30 участни_ц акции (так называемую арктическую тридцатку) в международных водах. Изначально им предъявили обвинение в пиратстве, но позже изменили обвинение на «хулиганство». Под давлением международной общественности и протестов всех задержанных выпустили под залог. Акция привлекла огромное внимание СМИ по всему миру к проблеме бурения в Арктике — фото задержаний и допросов обошли все крупные новостные издания. Greenpeace получил всплеск пожертвований и поддержки, но также и критику за «опасные методы».

Были и акции в штаб-квартирах нефтяных гигантов, например, Shell, BP и ExxonMobil, где активист_ки требовали прекратить финансирование лоббистов, отрицающих изменение климата. Эти действия вызывали широкий резонанс: сторонни_цы видели в них смелый способ привлечь внимание к экологическим угрозам, противни_цы — нарушение закона и риск для безопасности.

Вандализм или спасение планеты: кто прав в экоактивизме

Возможно, весь мир делится на тех, кто поддерживает такие акции, и тех, кто считает их бессмысленными и вредными. Давайте разберёмся более детально в аргументах одних и других.

Критики радикальных экологических акций:

1. «Такие акции не решают проблему, а лишь вызывают раздражение и дискредитируют движение».

По мнению противни_ц радикального экоактивизма, эффективнее разрабатывать новые технологии, поддерживать «зелёный» бизнес и лоббировать экологические законы.

Некоторые скептики утверждают, что радикальные акции могут быть даже выгодны нефтяным корпорациям, так как портят репутацию всего экологического движения и отталкивают «умеренных» сторонни_ц, которые не хотят быть причастны к этому «безобразию». 

«Каждый раз, когда вы протестуете в Лондоне, все мои сотрудни_цы не могут выйти на работу»

Массовые блокировки дорог и мостов (как, например, во время акции Extinction Rebellion в Лондоне) создают серьёзные пробки. Тысячи людей не могут попасть на работу, медики — к пациент_кам, школьни_цы — в школы. Пострадавшие часто не имеют отношения к экологическим проблемам, но становятся заложни_цами протеста, что злит еще больше.

2. «Картина Ван Гога ни в чем не виновата!»

Часто люди особенно возмущены тем, что страдают произведения искусства. Даже если картины не повреждены, они считают подобные акции вандализмом и преступлением. «Музеи и картины — общественное благо, а не «виновники» кризиса». 

Сторонни_цы экологического радикализма:

1. «Временные неудобства от акций не идут ни в какое сравнение с последствиями изменения климата для народов, вынужденных покидать свои дома».

Лишиться возможности посмотреть картину Ван Гога из-за того, что её стекло облили супом, — это временное неудобство, которое никак не угрожает вашей жизни и благополучию. 

А вот деятельность нефтяных корпораций уже сегодня приводит к последствиям, с которыми живут миллионы людей в менее привилегированных регионах: загрязнённые вода и воздух, разрушенные экосистемы, утраченные дома из-за наводнений или засух, болезни, вызванные промышленными выбросами. Для них экологический кризис — не абстракция и не предмет музейных дискуссий, а суровая повседневность. На этом контрасте активист_ки и строят своё послание:

ценность человеческой жизни и природы неизмеримо выше, чем комфорт и спокойствие зрител_ьниц в музее.

2. «Если вы не ощущаете последствия экологического кризиса — это не значит, что его нет».

Важно понимать: жител_ьницы западных стран живут в относительной привилегии. Мы почти не видим последствий климатического кризиса: мусор вывозится в другие страны, нефть добывается и разливается где-то вдали, и последствия разгребают люди тоже где-то там, в других регионах.

Из-за того что проблема не ощущается так остро, может казаться, что ее нет или она надумана. От этого и акции раздражают еще больше, будто поводы для них высасываются из пальца. 

Но проблема есть — просто мы её не ощущаем напрямую. В Европе и Северной Америке экстремальные погодные явления происходят, но инфраструктура, технологии предупреждения и адаптация смягчают их воздействие. Для сравнения, страны Африки, Южной Азии и Латинской Америки страдают от засух, наводнений и ураганов гораздо сильнее и имеют меньше ресурсов для защиты.

3. «Музеи служат искусству, но одновременно помогают “отмывать” репутацию нефтяных корпораций».

Многие крупные музеи и галереи получают спонсорскую поддержку от нефтегазовых компаний или связанных с ними фондов. Известно, что Британский музей, «Тейт Модерн», Национальная портретная галерея (Лондон) и «Лувр» сотрудничали с нефтяными компаниями BP, Shell и Total.

Для экоактивисто_к это важный аргумент: культурные институции, заявляющие о своей миссии «служить искусству и обществу», одновременно помогают «отмывать» репутацию корпораций, чья деятельность разрушает экосистемы и усугубляет климатический кризис.

Кроме того, сами арт-институции оставляют заметный экологический след: от перелётов и роскошного образа жизни состоятельных коллекционеро_к до затратных и экологически неустойчивых выставочных проектов. 

В глазах сторонни_ц радикальных действий всё это — элементы одной и той же системы, которая ставит престиж и прибыль выше здоровья планеты.

4. «А как еще заставить людей говорить о климатическом кризисе?»
* Статистически экологические темы занимают крайне малую долю в медийном пространстве. Например, в США доля публикаций о климате выросла с 0,68 % в 2011 году до 1,6 % в 2022 году, что формально является ростом более чем на 135 %, но по сути остаётся статистической погрешностью на фоне общего новостного потока. В 2014 году экологические материалы составляли менее 1% всех заголовков, а темы вроде вырубки лесов упоминались в 92 раза реже, чем Бейонсе.

Активист_ки признают, что их методы — крайние, но считают их необходимыми, поскольку привычные формы диалога, увы, не привлекают внимания и быстро теряются в бесконечном потоке новостей. 

Некоторые из активисто_к говорят, что, конечно же, их беспокоит, что такое количество людей их ненавидит, но они проводят акции не для того, чтобы понравиться кому-то, а чтобы заставить общество и СМИ говорить о проблемах*. 

И, к сожалению, только радикальные акции помогают попасть экологическим вопросам на первые страницы газет. Так что, если для этого нужно действовать громко и неординарно, пусть даже вызывая раздражение у части публики, — это, по их мнению, оправданная цена за шанс донести проблему до миллионов.

Помогают ли акции решать экологические проблемы?

Мы знаем о климатических рисках, о наводнениях, засухах, исчезновении видов, но правительства и экономика реагируют на эти проблемы очень медленно. Это происходит потому, что

корпорации и политические деятел_ьницы сопротивляются, есть страх перед радикальными реформами, а также люди не хотят менять свой привычный потребительский образ жизни ради долгосрочных изменений.

Акции не решают проблемы напрямую, но ставят их в центр внимания. Они могут повлиять на общественное мнение и политическую повестку (например, в некоторых странах включение экологической темы в выборы или принятие новых законов о выбросах стало возможным именно под давлением массовых протестов и медийного шума). Но для устойчивого эффекта нужны системные изменения и массовое вовлечение.

Акционизм в экодвижении — это не только про шок зрител_ьниц. Это и про отчаяние активисто_к. Когда люди видят, как нарушается климат, исчезают леса и губятся жизни людей, а в ответ — тишина, хочется кричать. И кто-то действительно начинает кричать: на улицах, в музеях, даже в офисах корпораций. 

Вопрос не только в форме действий, но и в том, почему общество иначе не реагирует на очевидный кризис. И возможно, нам стоит перестать спрашивать: «Почему они так делают?» — и начать спрашивать: «А что сделали политические элиты, чтобы им не пришлось кричать?»

Закончить статью хочется работой, возможно, самого знаменитого художника-перформера Йозефа Бойса. На выставке Documenta 1982 года он запустил масштабную акцию «Семь тысяч дубов». У здания музея в Касселе художник сложил 7000 базальтовых глыб и объявил, что каждая из них исчезнет только после того, как будет посажен один дуб. Задумка Бойса выходила далеко за пределы Германии — он мечтал, чтобы деревья высаживали по всей Европе и чтобы инициатива переросла в широкое движение по озеленению. Ради этого он путешествовал по разным городам, убеждая жителей присоединиться. Завершить проект удалось уже после его смерти.

Статья создана в рамках проекта «Together 4 values — JA», который совместно реализуют организации ІншыЯ і Razam e.V. при поддержке Министерства иностранных дел Федеративной Республики Германии.

Подпись для статей RAZAM

Насколько публикация полезна?

Нажмите на звезду, чтобы оценить!

Средняя оценка 3.8 / 5. Количество оценок: 4

Оценок пока нет. Поставьте оценку первым.

Падзяліцца | Поделиться:
ВаланцёрстваПадпісацца на рассылкуПадтрымаць
Подписаться
Уведомить о
0 Comments
Старые
Новые Популярные
Межтекстовые Отзывы
Посмотреть все комментарии
0
Оставьте комментарий! Напишите, что думаете по поводу статьи.x