Быть квир-человеком в странах, где тебя могут преследовать за идентичность, — серьезный вызов. Жить с пограничным расстройством личности (ПРЛ), пытаясь строить безопасную жизнь и беречь себя, — еще один. О таких историях часто молчат или превращают в стереотипы, но важно слышать настоящие голоса — сложные, противоречивые, живые. Сегодня «ІншыЯ» предлагают послушать Лею* — 26-летнюю квир-девушку, готовую откровенно говорить о своей жизни с ПРЛ, поиске свободы самовыражения и новых границах принятия.
«Мне “прописали” есть яичницу на сале»: про постановку диагноза и жизнь с ним
— Я идентифицирую себя как квир-девушку, а еще я панромантичная асексуалка. Возможно, из-за популяризации самодиагностик в последнее время мне стало некомфортно идентифицировать себя как аутичную персону, но у меня есть диагностированный в 22 года аутизм. Также у меня пограничное расстройство личности, диагностированное годом позже. Хочу отметить, что мы — не наши диагнозы, но какие-то аспекты моего жизненного стиля отчасти повязаны на них.
— Как ты узнала, что у тебя ПРЛ?
— В конце 2019-го у меня начались эпизоды, похожие на депрессию. Я тогда училась в педагогическом вузе, где у нас было много психологии и биологии, и потому была достаточно просвещена в этой теме. Стало заметно, что у меня меняется настроение, а такого в моей жизни никогда не было. Казалось, будто жизнь идет со стороны, всё надоело, ничего не нравится. Тогда я обратилась к психотерапевту [в государственной поликлинике], где мне «прописали» есть жирную еду, например, яичницу на сале. Кстати, этот психотерапевт всё еще там работает, и советует людям то же самое.
Чуть позже в Минске я сходила к платному врачу, и там, после очень долгой беседы и диагностики, мне поставили депрессию. Вероятно, она появилась на фоне нелюбимой мной учебы, после которой нужно было идти на отработку. Тогда мне казалось, что на жизни стоит крест, всё кончено. Плюс давили соцсети, где все успешные и классные, что сильно на мне отражалось. Денег на психотерапевта, таблетки и продления рецепта не было. И я просто забила.
Потом начался карантин, протесты, переезд, отработка в безумно токсичном коллективе, и всё это продолжало наслаиваться. Сюда добавлялись перепады настроения и влюбленности, в которых даже самой себе было страшно признаться. Я думала, у меня запущенная депрессия. Но зимой 2022 года словила гиперактивный эпизод — нашла вторую подработку, занималась рукоделием, пошла на курсы по СММ, на танцы. А после Нового года наступил резкий спад, и я поняла, что больше не вывожу.
По итогу родители отправили меня к своему хорошему знакомому-психиатру, который дал мне направление в областную больницу. Две недели я провела в открытом отделении, которое больше было похоже на санаторий, а потом меня перевели в закрытое. Там не было ни телефонов, ни связи. Было много споров по поводу диагноза, даже проходили консилиумы. Меня долго расспрашивали, проводили анамнез, и там мне поставили ПРЛ.
Я узнала свой диагноз 25 февраля 2022 года. Тогда я, конечно, офигела от происходящего — вышла из «дурки» и узнала, что война началась и что у меня ПРЛ. Уже дома загуглила, что это, — и поначалу была вообще не согласна, отрицала его.
Позже я начала глубже изучать диагноз и узнала, что есть разные виды ПРЛ, читала спецлитературу, смотрела интервью людей с таким же диагнозом. Лично у меня — больше тихое ПРЛ, больше направленное на саморефлексию, нежели на окружающих.
В том же году я переехала в Минск, у меня появилась хорошая работа и финансы. Только тогда я смогла позволить себе хорошего психиатра, к которому ходила ежемесячно. Мне поменяли лекарства, и я начала учиться жить по-новому.
— Насколько тебе комфортно с этим диагнозом?
— Сейчас я уже научилась с ним жить. Во многом благодаря TikTok: когда смотришь — понимаешь, что не одинока и это довольно распространенный диагноз. Вообще жить с ПРЛ можно, но до поры до времени, пока не сталкиваешься с депрессивными эпизодами и глубокой саморефлексией.
В такие моменты я начинаю думать: а если бы да кабы, а родись я с другой психикой, что бы тогда было? Часто думаю: не будь у меня диагноза, возможно, большего бы достигла. Это нормально, но здесь надо вовремя остановиться и не выносить себе мозг. Всё идет так, как должно идти.
— Что для тебя значит жизнь с ПРЛ — одним предложением?
— Жизнь — это цирк, где есть разные номера, как веселые, так и экстремальные.
«Мама вязала мне радужные тапки»: про принятие в окружении
— Бывали ситуации, когда тебя дискриминировали или стигматизировали по поводу ментального здоровья?
— Да, особенно на начальных этапах, когда у меня еще была депрессия в 2020-м. Было очень сложно объяснить это родителям и близким, а им — тяжело принять. Было много обесценивания а-ля «может, ты ленивая» или «хватит ныть», и только после эпизода с клиникой они осознали, что это существенный диагноз, и приняли его. В 2024-м у тети тоже случился депрессивный эпизод, и она тогда сказала моей сестре: «Знаешь, я стала понимать Лею». Сейчас близкие принимают и поддерживают меня.
Коллеги на двух последних работах знали про диагноз. Чаще всего мне просто не верят, особенно насчет аутизма. Поэтому я обычно не объявляю с порога про свой диагноз. В основном я кажусь человеком позитивным и энергичным, поэтому люди часто не верят, что у меня депрессия, хотя и видят периоды моей подавленности.
— А как насчет твоей квир-идентичности — сталкивалась ли ты с гомофобией?
— Не скажу, что открыто говорю про свою ориентацию, в основном из-за политических событий в стране. До 2022 года я ходила с радужными значками, но сейчас с ними ходить совсем небезопасно. Помню, один из моих руководителей подкалывал меня, что я хожу на свидания с девушками, но сразу же извинялся. А я тогда саркастично смеялась, потому что свидания с девушками — это не совсем шутка.
В целом, у меня были очень понимающие коллеги — причем люди разных возрастов и относительно «традиционных» взглядов. Думаю, мне повезло, что меня окружали хорошие люди. Моя семья тоже относится нормально, возможно потому, что у меня были другие родственники с квир-идентичностью. Мама даже вязала мне радужные тапки!
— Где ты чувствовала себя наиболее уязвимой: в семье, на работе, в активизме, в медицине?
— В тюрьме [речь об административном аресте по политическим мотивам. — прим. ред.]. Пару раз мне задавали вопрос, мальчик я или девочка, хотя я всегда использую местоимение «она». Возможно, дело было в мешковатой одежде. В принципе, это то место, где часто встречается дискриминация, так как контингент соответствующий и к тому же квирфобия.
В бесплатных гинекологических клиниках было много неприятного. Когда мне было 16, нас в школе сняли с уроков и отправили к гинекологу. Некоторые девочки переживали, так как уже вели половую жизнь, и в поликлинике они сталкивались с осуждением. А когда я уже в 19–20 говорила гинекологу, что не веду половую жизнь, то я тоже сталкивалась с дискриминацией. Мне говорили: «А почему? Уже пора!» — и я никогда не улавливала, где эта грань. Меня это злило и злит до сих пор.
— В каких обстоятельствах считаешь необходимым рассказать близким о своем диагнозе и как именно ты это делаешь?
— Например, если снимаю квартиру с друзьями и живу с ними под одной крышей, то считаю важным сообщать о таких вещах, чтобы было проще понимать друг друга.
Если мы делим быт, работу, активизм — я стараюсь делиться с людьми, чтобы не было недопониманий и дисконнекта. Не хочу, чтобы кто-то додумывал, что мое поведение связано с чем-то, с чем оно на самом деле не связано.
Когда нужно поделиться — говорю напрямую, чтобы люди не переносили это на себя и не думали, что дело в них, что конкретно с ними я веду себя как-то не так.
«Резко, как депиляция»: про вынужденный переезд
— Ты занималась активизмом в Беларуси — можешь рассказать, когда это стало поводом для отъезда?
— Последней каплей стали массовые аресты квир-людей — и меня в том числе. Плюс ужесточение законов относительно ЛГБТК+. В целом, я рассматривала переезд, потому что многие мои знакомые и друзья уже переехали. Но я, конечно, хотела, чтобы это прошло более комфортно, например, после получения оффера на работу. Либо ехать с довольно большой подушкой безопасности. Либо ехать с кем-то. Хотелось, чтобы переезд был более осознанным и целенаправленным. А у меня вышло достаточно резко, как депиляция, когда одним разом волосы вырываешь. Я отсидела, собрала вещи и уехала. Решила воспринимать это как выход из зоны комфорта. Возможно, если бы не эта ситуация с отсидкой — я бы так и не решилась на переезд.
— Как изменилась твоя жизнь после переезда? Что было самым сложным?
— Suprantu ir kalbu lietuviu kalba [лит. «я понимаю и говорю по-литовски» — прим. ред.]. Литовский язык — это очень сложно, я начала его учить, но идет очень медленно. Также сложно то, что это экстренный переезд, что я опять начинаю эту «игру» заново, с первого уровня. Я часто воспринимаю свою жизнь как игру, и немного грустно начинать с нуля. Тот уровень жизни, который у меня был, я выстраивала кропотливым трудом последние два-три года. А сейчас у меня новая локация, новые персонажи и всё это — на другом языке.
Сейчас мою жизнь можно описать статусом «ВКонтакте» «всё сложно», и это бесит.
Но тут у меня есть друзья, и от этого мне сильно легче. Как сказал мой хороший друг: «Миграция — это школа жизни и тот опыт, который нужно попробовать, особенно пока ты молодой и у тебя нет семьи и детей».
— Как тебя приняло новое общество?
— Если брать беларусское комьюнити в Литве, то со многими я знакома через одно-два рукопожатия. Здесь было много моих друзей и подруг, а также я познакомилась с другими классными беларусами. Появилась возможность ездить на международные проекты и программы, знакомиться с другими ребятами-активистами.
Ради большего понимания литовской культуры мне бы хотелось подружиться и начать общаться с литовцами. Хочу вписаться в литовский контекст и собрать новых «персонажей» для своей «игры».
«На агрессии начала двигаться»: про возвращение на привычный уровень жизни
— Ты вернула себе ощущение безопасности?
— После отсидки безопасное пространство для меня — любое место, куда не ломанутся менты. То есть здесь, в Литве, я чувствую себя спокойно и безопасно. Хотя от телефонных звонков всё еще триггерит.
Для меня безопасность — это не бояться навесить на себя все свои любимые значки и ходить на квир-мероприятия, делать фотки с людьми, которые туда ходят, высказывать свою позицию.
Я просто хочу иметь возможность быть собой и делать то, что по факту является законным, но только не в Беларуси.
— Как эмиграция повлияла на твое психическое здоровье?
— Не скажу, что сильно, потому что я всегда полагала, что переезд может произойти, и он произошел. Первоначально я испытывала ярость, потому что меня, по факту, вынудили уехать. На этой агрессии я и начала двигаться: на злости от того, что от меня забрали мой уклад жизни, который был очень важен. Зато я поняла, что здесь я могу делать многие вещи и не бояться, так что я нашла для себя плюсы. Из минусов — я пошла на работу, которая мне не очень нравилась, потому что нужны были средства.
Сейчас я работаю над тем, чтобы вернуть свою жизнь на тот уровень, который был у меня в Беларуси.
— Что тебе помогает справляться с ПРЛ сейчас? Есть ли доступ к терапии или медикаментам?
— Доступ есть, денег пока нет. Но, к счастью, тут есть организации, которые помогают таким же активистам, как я. Плюс я недавно получила вид на жительство, сейчас оформляю самозанятость и скоро буду платить налоги, получу доступ к страховке. И у меня появится возможность ходить к врачам. Медикаменты тут тоже есть, и семейный доктор может выписать таблетки. Пока таблеток у меня нет, я обхожусь психологической помощью и поддержкой.
«Нас не так мало»: про принятие и взаимопонимание
— Как думаешь, что люди чаще всего не понимают про ПРЛ?
— Все думают, что ПРЛ — это диагноз для вспыльчивых, истеричных и эгоистичных подростков. Еще есть стереотип, что это «супербольные» люди, хотя для меня это больше про личностные черты, к тому же всё корректируется — есть разные подходы и терапия. Многие люди, услышав про ментальные проблемы других, сразу испытывают тревогу, но это только от незнания.
— Что бы ты хотела сказать другим квир-людям с ПРЛ, которые боятся быть собой?
— Тщательно разберитесь в себе: научитесь понимать свои границы, свои эмоции, свои реакции. Я раньше буквально садилась и расписывала здоровенные таблицы про свои эмоции и чувства, плюсы и минусы ситуаций. Это очень помогало. Прорефлексируйте и поймите, что хотелось бы вам и вашему внутреннему ребенку. А дальше — пробовать экологично выстраивать свои отношения с другими. Не бойтесь быть разными!
С ПРЛ также очень важно сохранять рациональность, давать себе время подумать, потому что импульсивность своих действий может навредить.
Я часто покупала кофе, а потом понимала, что я на самом деле его не хочу. Так что думайте, а потом делайте.
— Какие слова или действия окружающих тебе особенно помогли в трудные моменты?
— Видеокружочки в телеграме от друзей. Еще помогает безопасное физическое окружение и люди, с которыми я могу увидеться и поговорить. Мотивирует, когда я слышу истории других людей об их жизненном пути. Мне также помогают мои достижения и саморефлексия. Важно напоминать себе, что я неплохо справляюсь и вообще-то я молодец, я что-то делаю, да еще и в другой стране, не зная языка. Признавайте свои маленькие достижения.
— Что ты хочешь, чтобы читатель этой статьи понял или почувствовал после прочтения?
— Если это люди с диагностированным расстройством аутистического спектра или ПРЛ, то хочу, чтобы они почувствовали, что не одиноки, что нас не так мало, что есть пути адаптации к жизни в этом мире с такими диагнозами. С этим можно жить и существовать. Мир сумасшедший, он быстро меняется, и от этого немного страдают все, независимо от диагноза. Так что не сдавайтесь!
Истории вроде этой напоминают: путь к себе не всегда прямой и легкий. Но даже там, где кажется, что всё против тебя, быть собой остается важнейшим актом свободы. Спасибо Лее за честность, за уязвимость и за силу говорить вслух о том, о чем часто молчат. Пусть ее опыт станет поддержкой для тех, кто всё еще ищет свое место и право на жизнь без страха.
Авторка: Martha K.
Статья создана в рамках проекта «Together 4 values — JA», который совместно реализуют организации ІншыЯ і Razam e.V. при поддержке Министерства иностранных дел Федеративной Республики Германии.
