Когда мы слышим о пытках, то, скорее всего, представляем физические издевательства: удары, растяжку на наручниках, электрошок. Но пытать можно и без прикосновений. Психологические пытки невидимы, с них не снимешь побои, но раны их глубоки. Они разрушают изоляцией, унижением, страхом, стыдом и беспомощностью.
Согласно Конвенции против пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, пытка — это любое действие, при котором умышленно причиняется сильная физическая или психологическая боль. Целью такого действия может быть получение информации или признания, наказание за реальные или предполагаемые действия, запугивание, принуждение либо дискриминация. Действие считается пыткой, если совершается представителями власти, по их указанию или с их молчаливого согласия.
По данным правозащитного центра «Вясна», 11% из опрошенных 1870 репрессированных в 2024 году сообщали о психологических пытках. Одна из основных целей этих пыток — сделать так, чтобы человек признал_а вину и написал_а прошение о помиловании на имя Лукашенко. Пока заключенная не признает вину, ей не будут давать больничный — ходить на работу на фабрику придется даже с высокой температурой, будут держать в холодной камере ШИЗО, будут угрожать, что отберут детей, и будут жонглировать другими способами дегуманизации. Их у администрации колонии полно.
В этом тексте мы решили сосредоточиться на формах давления, которые применяются в женских колониях. Большой опорой для этой статьи послужил отчет Международного комитета по расследованию пыток в Беларуси «Пытки и жестокое обращение в Гомельской женской колонии № 4», который детально описывает эти дегуманизирующие практики.
«Она закрывала нам туалеты как наказание»
Ограничение доступа к туалету — это одна из форм унижения человеческого достоинства. Лишая женщину возможности удовлетворять свою базовую потребность, тюремная администрация подчеркивает свою абсолютную власть над ней. Так, например, на заключенную Викторию Кульшу составляли рапорты за «нарушение дисциплины» за то, что она сходила в туалет на фабрике не отпросившись.
Туалеты могут закрыть по разным причинам: из-за приезда проверки, просто в качестве коллективного наказания из-за одной «провинившейся» или потому, что в туалет планирует сходить начальница.
«О, я помню вообще замечательно: когда проверка приезжает, вы никуда не можете встать вообще, а самое прекрасное — то, что закрывают туалет. Ты там сиди, хоть обосцись, ты не можешь сходить в туалет».
«Завхозина в 13-м, эта вот Хомицкая, она закрывала просто нам туалеты как наказание».
«Кто-то кричит: «Туалет начальнице!» Дежурная идет выгонять всех из туалета. Плевать, что ты там делала, ты выходишь оттуда, дежурная всё убирает, а потом от минуты до получаса дежурный стоит и бдит, чтоб никто в туалет не заходил. Потому что начальница может сказать, что ей нужен туалет, а потом заработаться или что-то еще, забить и забыть о том, что в это время 90 там или 100 человек не ходят в туалет и ждут».
Цитаты заключенных женщин из отчета Международного комитета по расследованию пыток в Беларуси «Пытки и жестокое обращение в Гомельской женской колонии № 4»
К тому же туалеты в колониях часто в таком плохом состоянии, что пользоваться ими тяжело: они грязные, разбитые и лишены всякого интимного пространства. Так и получается, что заключённые вынуждены либо постоянно терпеть, что, конечно, вредно для здоровья, либо ходить в туалет в неподходящие для этого места, что вызывает стресс и ощущение стыда.
«Думала, как мне помыться, как сходить в туалет, потому что это 5 унитазов, которые стоят друг напротив друга и разделены обычной шторкой. И просто чтобы зайти в туалет, а там есть люди, надо постараться не споткнуться о коленки других людей. Там разделители между унитазами не такие широкие, чтобы ты не видел, что там и кого. И в принципе всё, ты не хочешь этого видеть, но твое боковое зрение захватывает всё, что происходит. В туалет просто нереально сходить было, это был вечный терпеж».
«Вместо прокладок мне приходилось подкладывать ветошь»
Заключенным женщинам разрешено раз в месяц подавать заявление на получение минимального набора гигиенических средств: кусочек хозяйственного и туалетного мыла, рулон дешевой туалетной бумаги, упаковка прокладок. Бумага — настолько плохого качества, что буквально разваливается в руках. Но и она быстро заканчивается.
«Когда гигиена заканчивается, каждая выкручивается как может. Кто-то крадет, кто-то выносит со швейного цеха куски плоттера — плотной бумаги для выкроек. А от кого-то просто веет мочой»,
— вспоминает экс-политзаключённая Алёна, которую вместе с мужем осудили на два года за участие в протестах. Оба полностью отбыли срок.
Может показаться, что это решаемо: это всё можно купить в магазине при колонии или попросить прокладку у другой женщины. Но на деле всё гораздо сложнее. «Гигиену» в магазин иногда могли не привозить месяцами. К тому же для покупок нужны деньги, а зарплаты в колонии мизерные.
«Зарплата в колонии — от двух до двадцати беларусских рублей в месяц. Кто-то покупал за это один глазированный сырок, кто-то — яблоко, чтобы просто почувствовать вкус жизни. На передачи надеяться опасно: могут на пустом месте составить рапорт — и всё, лишают тебя всего»,
— рассказывает Алёна.
Политзаключенные, которых признают «экстремистками», попадают в категорию «злостных нарушителей режима», что автоматически ограничивает их в отоварке — тюремных покупках. Сумма лимита может составлять всего одну или две базовые величины — от 12 до 24 долларов в месяц. На эти деньги заключенная должна купить продукты и «гигиену», если ей запрещены передачи.
«Я экстремистка, которая состоит в списке террористов, а это значит, что мне запрещены денежные переводы. Это значит, что я могу получать деньги исключительно со своей работы на фабрике. На фабрике зарплата маленькая, можно догадаться, я не получала больше 25 рублей [примерно 7$] на руки. 25 рублей — это очень хорошая зарплата, чаще всего, ты получаешь 5 рублей [примерно 1,5$]. И вот у тебя в месяц 5 рублей, вещевая передача пришла. А следующая может быть только через полгода, и у тебя заканчиваются прокладки. Делиться нельзя, купить в магазине ты, возможно, не можешь. Что делать?»
— из отчета Международного комитета по расследованию пыток в Беларуси «Пытки и жестокое обращение в Гомельской женской колонии № 4».
«Иногда прокладок нет, иногда нет туалетной бумаги. А иногда прокладок и туалетной бумаги нет в магазине. Ну, то есть это дополнительный раз тебя мордой в говно просто окунают и показывают лишний раз твое место. Не о том, что даже помыться, с этим ты уже как-то смирилась. С тем, что ты просто два года ходишь грязный. И размазываешь эту грязь с одной части тела на другую часть тела. И еще ты там нормально не можешь побеспокоиться о своей менструации. И это, как по мне, настолько дико…»
— из отчета Международного комитета по расследованию пыток в Беларуси «Пытки и жестокое обращение в Гомельской женской колонии № 4».
И о том, чтобы «попросить прокладку у другой женщины». В женской колонии действует правило внутреннего распорядка под названием «присвоение/отчуждение». По сути, оно означает, что заключенным запрещено делиться между собой чем бы то ни было — ни продуктами, ни средствами гигиены, ни сигаретами. Нарушение карается лишением передач, звонков, свиданий или помещением в ШИЗО (штрафной изолятор).
Так, администрация создает в отрядах атмосферу недоверия, в которой женщинам сложно проявлять солидарность и поддерживать друг друга.
Журналистка Ольга Класковская провела в заключении 791 день. Ее дважды судили по политическим делам, она прошла через 10 этапов и провела почти 5 месяцев в ШИЗО и ПКТ*. В тюрьме у нее началось сильное маточное кровотечение, и она перенесла две операции.
«В ШИЗО нельзя иметь при себе даже свои прокладки — только те, которые “по настроению” выдаст сотрудник. Нужно клянчить, просить. Иногда дают, иногда — нет. У меня были сильные кровотечения. В ШИЗО разрешены только одни трусы. Один раз охранник смилостивился — разрешил вторую пару. Я стирала одни в холодной воде и сушила на батарее — за это меня ругали, ведь “стирка — только по расписанию”. Это был ад».
«Когда меня перевели в отряд, мне приходилось подкладывать ветошь. Меня лишили посылок, а на 24 доллара много не купишь. Прокладки были ужасного качества. Нужны были урологические — их не достать. Я чувствовала полную униженность, фрустрацию. В ШИЗО стоишь с голыми ногами, а по ним течёт кровь. Сотрудники смотрят, улыбаются и говорят: “А нечего было нарушать закон”».
«Силовик подробно расписал путь моей дочери домой и намекнул, что с ней может что-нибудь случиться»
На 1 марта 2025 года в беларусских тюрьмах находятся 154 политзаключенные женщины. У многих из них есть несовершеннолетние дети, которые ждут своих мам на свободе.
Матери в колониях вынуждены справляться не только с задачей выжить и максимально сохранить себя в заключении, но и с переживаниями за своих детей, которых они не могут поддержать, и с чувством вины за то, что их гражданская позиция привела к таким испытаниям для их детей.
Режим умело использует эту уязвимость, превращая детей в инструмент шантажа и давления. Женщинам угрожают, что их лишат родительских прав, что заберут детей в детдом, что с детьми может что-то случиться или что внушат ребенку, что «мама их бросила и больше не вернется». Станут ли эти угрозы реальностью, заключенная не знает, но такие манипуляции, конечно, заставляют женщин переживать сильный страх.
«Моей дочери на момент моего задержания было 15 лет. Меня допрашивали несколько часов, но когда поняли, что я не хочу с ними разговаривать, какой-то молодой силовик подробно расписал путь моей дочери домой и намекнул, что с ней может что-нибудь случиться. Когда меня отпустили, я дочь не выпускала из дома несколько дней. Она злилась, а я себе представляла абсолютно разные сценарии, про которые мне страшно даже говорить. До сих пор я не отошла от этого ужаса, мне кажется, что он со мной навсегда»,
— делится Анна, которую задержали за активность в соседских чатах.
Ксения Луцкина, бывшая политзаключенная, рассказывала, что ей тоже всё время угрожали, что отберут сына: «Это был основной инструмент давления и причина, по которой я признала вину».
«А с чего вы взяли, что о вас кто-то помнит»
Заключенные в беларусских тюрьмах изолированы от внешнего мира. Поддерживая режим инкоммуникадо, администрация использует это, чтобы манипулировать информацией, а иногда откровенно лгать, чтобы сломить человека.
Например, правозащитнице Насте Лойко сообщили, что умер ее пес Эрик, которого взяли на попечение ее друзья. На самом деле Эрик жив и здоров.
Виктория (имя изменено) провела в СИЗО несколько месяцев. Пока она находилась под стражей, умер ее отец:
«Мне отдали письмо с похоронкой после прогулки — просто вручили, без объяснений. На вопрос, почему не сообщили раньше, ответили с усмешкой: “А вот так захотелось”. Лучше бы били, честно. От того, что я не попрощалась с папой, внутри до сих пор всё болит. Уже два года прошло, а я до сих пор с ним разговариваю — в голове».
После начала войны в Украине заключенным ограничили переписку. Теперь передают письма только от близких родственни_ц, но даже и их — не всегда. Их или рвут на глазах у адресатки, или врут, что никто не пишет, добавляя «А с чего вы взяли, что о вас кто-то помнит?», или сами читают эти письма, самовольно трактуя их содержание. Так, например, письма от родных Виктории Кульши администрация уничтожала, потому что они якобы написаны тайнописью.
«Данила Валентинович Баранов узнал мое слабое место — это письма от мамы — и начал их систематически уничтожать. Он приходил в отряд, вызывал меня в одну из секций и говорил: «Итак — письмо. Я почитал, и что-то здесь не так». Я: «А что здесь не так?» — «Слишком много цинизма. Цитата: «цинизма». Значит, нужно писать без цинизма. Цинизм не используем». …Значит, выглядело это так: бралось несколько писем, взвешивалось, какое тяжелее, с фотографиями, открытками — и это на уничтожение. Было уничтожено в сумме более 10 писем от моей мамы подряд»,
— из отчета Международного комитета по расследованию пыток в Беларуси «Пытки и жестокое обращение в Гомельской женской колонии № 4».
Возможность получать и отправлять письма в колонии — один из очень немногих способов для заключенных сохранять связь с миром, со своей семьей. Но и его превращают в инструмент давления, шантажа и унижения, помещая узницу в информационный вакуум и лишая поддерживающего ощущения, что о ней помнят и заботятся.
«Пшеничникова письма любила рвать: “Или ты там делаешь то, что мне надо, или я вот сейчас рву письмо”».
Для женщин, у которых есть дети, письма и вовсе часто являются единственным способом оставаться частью их жизни. Лишение этой возможности кормит мучительное чувство вины: «Я не могу поддержать своего ребенка даже через слова».
«Сажают в клетку под открытым небом, как животных»
Клетка позора — так называют клетку на улице, в которую сажают политзаключенных женщин за отказ от выполнения требований сотрудни_ц или на время разбирательства.
Она стоит на территории колонии и расположена таким образом, чтобы быть на всеобщем обозрении. Женщины проводят там от получаса до восьми часов. Чаще всего, если заключенная попала в такую клетку, дальше ее ждет ШИЗО. Бывшая политзаключенная Дарья Чульцова сравнила ее с позорным столбом в Средневековье:
«Там можно только стоять, в ней нет даже стула, а если сесть на землю, то время пребывания в данном «помещении» может увеличиться. В клетку «ставят» при любой погоде и любом настроении. Часто прямиком оттуда отправляют сразу в ШИЗО. В ней негде развернуться, десятки людей проходят мимо, смотрят на тебя и думают: «Что она натворила?» Администрация, которая должна «перевоспитывать», ходит и насмехается».
«В ШИЗО оборачивалась туалетной бумагой, чтобы хоть как-то согреться»
Штрафной изолятор (ШИЗО) — это помещение в тюрьме, куда заключенных направляют за нарушение режима или в качестве меры наказания или давления (например, чтобы заключенная признала вину). В ШИЗО заключенная находится в изоляции, без общения с другими людьми. Камеры маленькие, около 3 квадратных метров, и бетонные, из-за чего там постоянно холодно. Личные вещи, книги или письма запрещены. По радиоточке крутят пропагандистские материалы.
«Штрафной изолятор — это очень маленькая камера бетонная и очень-очень холодная, дырявые окна. Ну, не окна, а окно. Ты сидишь внутри бетона и ты сидишь на бетоне. И эта ступенька бетонная, и она же обшита по торцам железом. На железе появлялся иней от холода»,
— из отчета Международного комитета по расследованию пыток в Беларуси «Пытки и жестокое обращение в Гомельской женской колонии № 4».
Попасть в штрафной изолятор легко, туда сажают даже за незначительные нарушения: что готовилась ко сну ранее чем за 30 минут, что помыла голову не по расписанию, не отпросилась в туалет.
Андрей Шарендо, чья жена Полина Шарендо-Панасюк недавно наконец-то вышла на свободу, рассказывал, в каких условиях держат женщин в ШИЗО:
«Полина в ШИЗО с 13 января. На 21 февраля нет сведений, что Полина оттуда вышла. Возможно, срок наказания карцером был продлен дальше. Это минимум 40 суток беспрерывных пыток холодом, голодом и отсутствием сна. Женщины, которые сидели раньше в ИК-24, говорят, что выдержать больше десяти дней в местном ШИЗО зимой просто невозможно. В морозы камера полностью промерзает и покрывается инеем. Холод и отсутствие нормального питания превращает каждую минуту нахождения там в невыносимое страдание».
«Одну женщину просто не выпускали из штрафного изолятора в зимний период. Там такой холод, что она рассказывала, что оборачивалась туалетной бумагой, чтобы хоть как-то согреться. Эти женщины тоже написали признание вины, потому что они будут давить до конца. Держатся, сначала почти никто не признавал вину».
О пытках без прикосновений можно писать еще долго. Это и депривация сна в тюрьмах, когда политических заключенных будят каждые два часа и заставляют построиться, а днем не разрешают даже закрыть глаза и прилечь; это и наказание бессмысленной работой вроде «Титаника», когда на пол выливается несколько ведер воды и заключенная должна всю ее собрать; это и пытка музыкой, когда ее включают очень громко, что мешает спать, успокоиться и прийти в себя, и многие другие.
«Единственное наказание для осужденного — это лишение свободы»
Это фундаментальный принцип, который лежит в основе систем исполнения наказаний во многих европейских странах и подчеркивает уважение к человеческому достоинству даже тех, кто (иногда якобы) нарушил_а закон.
Заключение само по себе уже является достаточным наказанием: оно изолирует человека от общества, ограничивает ее_его свободу и привычный образ жизни. Применение дополнительных мер вроде унижения, бесчеловечных условий содержания или психологического давления — нарушение прав человека и несовместимо с гуманными стандартами правосудия.
Но увы, пока беларусский подход к исполнению наказаний в отношении политзаключенных таков, что базируются лишь на идее возмездия.
Статья создана в рамках проекта «Together 4 values — JA», который совместно реализуют организации ІншыЯ і Razam e.V. при поддержке Министерства иностранных дел Федеративной Республики Германии.
