Недавно мы опубликовали интервью с трансгендерным парнем Алексом, в котором поговорили о том, как он осознал свою трансгендерность, как проходили попытки его трансперехода в разных странах и с чем в целом сталкиваются трансперсоны, которые оказались в вынужденной миграции.
Вскоре после выхода этого интервью Алексу сделали гендерно-аффирмативную операцию* в Литве: это был долгий путь длиною в три страны, множество комиссий и справок.
«Дисфория и неуверенность начали сменяться на комфорт и гордость за пройденный путь. Я стал носить одежду, которую раньше стеснялся из-за груди», — делится своими чувствами после операции герой нашего интервью.
Мы поздравляем Алекса с тем, что у него наконец-то получилось это сделать, и желаем ему сил и скорейшего восстановления!
В интервью Алекс несколько раз упоминал свою маму, ее поддержку и то, что она из искреннего желания понять, что с ним происходит, в итоге стала активисткой за права трансперсон.
Поэтому в этот раз мы решили поговорить с мамой Алекса лично. В этом интервью мы беседуем с Оксаной о том, какой путь ей пришлось пройти в принятии своего ребенка, что чувствует мама трансгендерной персоны, когда ей приходится защищать свое чадо перед обществом, и как она помогает другим родителям в принятии своих детей.
О моменте, когда Алекс осознал, что быть мальчиком ему комфортнее
«В первый раз это проявилось в 11-12 лет, когда у Алекса изменился стиль»
Тогда он начал самостоятельно выбирать себе одежду и стал носить разные толстовки, джинсы, клетчатые рубашки — получался такой унисекс-гардероб.
В тот период он читал и смотрел аниме, а также начал увлекаться косплеями. В какой-то момент я заметила, что для косплея он выбирал исключительно мужские роли. Тогда же он попросил заказать ему утяжки*. Я думала, что они ему нужны для косплея, поэтому не возражала и даже поддерживала его в этом творчестве. Но потом я осознала, что эта игра в косплей мужских персонажей перешла из фантазии в реальность: ребенок уже фактически ощущает себя мальчиком.
В 15 лет Алекс сделал каминг-аут. Он заявил мне, что чувствует себя мальчиком, и попросил впредь обращаться к нему в мужском роде.
Я быстро перешла на гендерно-нейтральное имя Алекс. С ним связана интересная история. Женское имя Алекса в церкви для крещения не принимали, поэтому тогда ему дали имя Александра. Из-за этого его бабушки часто называли Сашенька, Шурик, Шура.
Где-то ближе к 15 годам я заметила, что двоюродные сестры Алекса называют его братиком Сашей — именно в мужском роде. Так же его называла и близкая подружка, с которой они учились в школе.
«Однажды Алекс сказал, что хочет, чтобы я помогла ему с трансгендерным переходом»
Тогда для меня это была очень дорогостоящая процедура. К тому же мне было сложно принять эту просьбу: я все-таки надеялась, что это просто такой период, что он в это наиграется и «вернется» в женскую гендерную социализацию.
Однажды мы с Алексом пошли в японское кафе, и там работала девушка, которая обратила внимание на то, что Алекс позиционировал себя как мальчик. Она сказала, что, мол, с ней то же самое было в подростковом возрасте, а потом прекратилось. Из-за этого у меня только усилилось убеждение, что в какой-то момент это закончится.
Алекс чувствовал, что его тело не соответствует тому, кем он себя ощущает, из-за чего у него начался селф-харм. Я стала замечать у него порезы на руках, на коленях и на груди. Он не мог принять свое тело, которое стало меняться в пубертатном возрасте.
Алекс впал в глубокую депрессию, которая сопровождалась суицидальными мыслями и паническими атаками. Мы обратились к психиатру, и она подтвердила диагноз «гендерная дисфория*», назначила медикаментозную терапию и социальную адаптацию в желаемом гендере. Она также порекомендовала нам пройти курс психотерапии. Мы ходили на него сначала вместе, а потом по отдельности. Именно там я начала прорабатывать свои стереотипы и работать над своими ментальными проблемами.
«Изначально я не понимала всю тяжесть его положения. Я даже выставила Алексу условие, что нам с его отцом важно, чтобы он родил ребенка до начала гормональной терапии»
Тогда я была убеждена, что терапия необратимо меняет физиологию тела и в будущем иметь детей человек уже не сможет. Я сказала Алексу, что если он хотя бы заморозит свои яйцеклетки, то я помогу ему финансово осуществить переход, когда ему исполнится 18 лет. Тогда он задал мне вопрос, который полностью переломил мое отношение к Алексу и его проблеме. Он сказал:
«Мама, представь, что от самого рождения у меня были бы проблемы со здоровьем и я не мог бы иметь детей. Ты что, от меня отказалась бы? Получается, что какие-то будущие дети для тебя важнее, чем я сам? Ты не представляешь, как мне тяжело живется и морально, и физически. Я ощущаю, что весь мир против меня. Ты даже не представляешь, как ко мне относятся остальные люди. Я столько раз подвергался избиениям, грубости, когда заходил в мужские туалеты. Ко мне приставали в метро. Ты не представляешь, какая это тяжелая, невыносимая жизнь, в которой я живу. Если бы я на малейшую долю мог почувствовать, что хочу вернуться в женский образ, то я бы это сделал, но я не могу. Я ощущаю себя парнем».
Тот разговор пробил меня до глубины души и изменил многое в отношении к Алексу.
«Я вдруг поняла, что мы, родители, часто не воспринимаем своего ребенка как самостоятельную личность. У нас вечно какие-то ожидания и требования к своим детям»
Тогда я и сама начала меняться. Я поняла, что моя мама никогда не воспринимала меня как самостоятельную личность. Она до сих пор мне указывает, что я должна носить и с кем общаться. Именно от нее я унаследовала такое поведение по отношению к сыну.
Принятие Алекса — это также моя работа над собой, которая привела к осознанию, что ребенок не обязан оправдывать ожидания родителя.
«Я всегда хорошо относилась к ЛГБТК+-персонам»
Среди моих друзей тоже были такие люди. Мой муж жил 8 лет в Америке и постоянно посещал прайды, являясь при этом гетеросексуальным мужчиной — ему просто нравилось состояние праздника. Поэтому у нас в семье всегда было к таким людям позитивное отношение.
Когда мне было 18 лет, у меня было влечение к моей подруге.
Оказывается, она до сих пор хранит мои любовные письма к ней. А я этого даже не помнила! Это было недолго и лесбиянкой я никогда себя не ощущала. Просто в то время я не разделяла для себя понятия гендера и сексуальности.
Про то, какие книги и фильмы изменили отношение к трансгендерности
Алекс в своем интервью говорил, что я особенно поменялась после совместного просмотра фильма «Девушка из Дании». Мы его смотрели уже после того, как Алекс совершил каминг-аут. Этот фильм произвел на меня сильное впечатление, в конце я долго плакала. Я поняла, насколько сильно главная героиня Лили страдала. Ее переживания соотносились с тем, что проживал Алекс.
После я начала изучать эту тему глубже: читала разные книги, искала информацию о трансгендерности, переписывалась с людьми.
Понять Алекса мне помогли две книги: TRANS и «Может ли гендер меняться?» Первая книга объясняет, что такое гендерная дисфория с медицинской и психологической точек зрения. Вторая — научно-популярным языком рассказывает, что такое гендер. Помимо этого, исследования помогли мне развеять многие стереотипы: например, о том, что трансмужчины не могут рожать, или что гендер напрямую зависит от ориентации.
Про то, как стала помогать родителям трансгендерных детей
«У меня большая беда. У меня трансгендерный ребенок»
Мы долго жили в Москве. И однажды со мной там произошел удивительный случай. В метро я увидела очень пьяную женщину: она дергала прохожих, просила помочь ей пересесть на другую ветку. Тут я вижу, что к ней направляются два охранника. Внезапно она вцепилась в мою руку и попросила помочь. Охранники это увидели и развернулись. Женщина сказала, что на самом деле она совсем не пьющая.
Говорит: «У меня большая беда. У меня трансгендерный ребенок. Вы, наверное, даже о таком не слышали». Я ей отвечаю: «У меня тоже».
Я помогла ей доехать до дома, оставила визитку с подписью: «У меня тоже трансгендерный ребенок». Мы начали общаться. Она рассказала, что родственни_цы и знакомые осуждают ее ребенка, но отстоять его она не могла. В результате нашего общения она поняла, что доверие и поддержка собственного ребенка важнее чужого мнения. Когда она поменяла отношение к этому внутри себя, со временем начал меняться и ее круг общения.
Потом произошел еще случай. Алекс когда-то собирал фигурки из аниме. И вот я нашла объявление, приехала покупать, говорю: «У вас такие редкие игрушки». А женщина, которая продавала, отвечает: «Это игрушки моей дочери. Она раньше этим увлекалась. Но сейчас у меня нет дочери». Я спрашиваю: «А что случилось?» Она рассказала, что ее дочь стала трансгендерным парнем, сейчас учится в Швейцарии, домой приезжает редко. Я ей говорю: «Не поверите. У меня тоже».
Я спросила, как она вообще об этом узнала. Женщина рассказала: как-то ее дочь приехала на каникулы, вышла из душа, и она увидела, что та носит боксеры, а в них пакер*. Тогда дочь и объяснила, что идентифицирует себя как трансгендерного парня.
Сначала эта женщина была настроена категорически против смены пола. Ей было проще отказаться от своего ребенка, чем принять то, что он делает переход. Но потом мы с ней стали тесно общаться. Я рассказала свою историю взаимоотношений с родителями, которые так же не принимали меня. Возможно, это на нее как-то повлияло. В итоге она помогла своему сыну пройти трансгендерный переход — была рядом, поддерживала его и морально, и материально.
Потом она мне рассказала, что когда приняла своего сына, их отношения стали даже более доверительными, чем были до перехода.
«Я также поддерживала шелтер в Москве для трансгендерных людей, которые скрывались там от насилия в семье»
Я привозила туда мебель, вещи. Помогала родителям трансгендерных людей. Попадали туда и трансгендерные персоны, отвергнутые и друзьями, и родителями. Так, я начала проявлять себя как ЛГБТК+-активистка.
Я не была привязана ни к какой организации. Всё шло, скорее, от порыва помочь людям принять своих детей. Мой контакт стали передавать по сарафанному радио. Таким образом я начала общаться с другими родителями — не только трансгендерных детей. Например, с одной мамой, у которой сын гей. Для нее это было очень сложно. Но через наше общение она стала смелее в принятии своего ребенка.
Про страхи, с которыми сталкиваются родители трансгендерных детей
«Многие боятся принимать своих детей из-за страха осуждения»
У родителей трансгендерных детей часто очень много страха. Прежде всего это связано с тем, как на их семью посмотрят окружающие. Они больше тревожатся о возможном осуждении, чем о собственном ребенке, которому в этот момент по-настоящему тяжело, так как он_а сам_а не до конца понимает, что с ним_ней происходит.
Иногда ребенок преподносит это как игру, так как боится открыться, поскольку он_она не знает, как на это отреагируют близкие.
«Когда мы с Алексом были в семейной терапии, у меня произошло полное принятие»
Тогда я заявила всем своим друзьям, близким, знакомым, родственни_цам, что сейчас у Алекса новая идентичность. Я им объяснила, что это никакой не имидж, не игра. Я заявила, что мой ребенок теперь мальчик и он проходит трансгендерный переход. Я попросила его называть Алексом и обращаться к нему в мужском роде.
Я сказала, что если кто-то не может это принять, то не нужно себя ломать — мы просто прекратим с вами общение. Это подействовало очень хорошо.
Перестроиться не смогли только бабушки и дедушка, поскольку им сложно это понять из-за возраста. Им позволительно называть Алекса так, как они привыкли с детства.
Вот и получается, что у нас, родителей, больше страха перед чужим мнением, что общество не примет наших детей такими. Но в итоге всё намного проще.
Я удивилась, насколько легко многие приняли это, а некоторые были готовы пойти на уступки, чтобы не терять дружбу и общение.
Про травлю в школе
«Классная руководительница стала угрожать, что отведет Алекса в комиссию по делам несовершеннолетних»
В средней школе начали замечать, что Алекс не такой, как остальные дети. Ситуация ухудшилась, когда у Алекса начался процесс гендерной дисфории и он стал просить обращаться к нему в мужском роде. Классная руководительница стала мне угрожать, что отведет его в комиссию по делам несовершеннолетних, потому что якобы он неадекватно себя ведет. Уже тогда Алекс занимался с психологом, и я приносила справки, что всё хорошо. По учебе у него тоже не было никаких проблем.
В московской школе, куда попал Алекс, некоторые дети начали настоящую травлю и применяли физическое насилие по отношению к моему сыну: обливали его кипятком и выливали клей в сумку. Он приходил домой с синяками.
Я ходила в администрацию школы и пыталась разобраться, но администрация просто закрывала на это глаза.
Потом Алекс решил переехать в Минск и пойти в школу уже там. В новой школе ему понравилось. И с учител_ьницами, и с одноклассни_цами у Алекса были хорошие отношения.
Даже когда он называл себя в мужском роде, классная руководительница его поддерживала. Мы до сих пор с ней общаемся.
В этот период Алекс жил у бабушки, моей мамы. Она с ним очень жестко общалась, и на этом фоне у него начались панические атаки, которые доходили даже до госпитализации. Тогда врач Алекса позвонил и сказал, чтобы я срочно забирала ребенка. Алекс не хотел возвращаться домой к бабушке. Он уходил домой к классной руководительнице, делал там уроки и возвращался домой только поспать. В итоге я снова перевезла его в Москву. Там Алекс перевелся в другую школу, но отношения с одноклассни_цами снова не сложились.
В итоге я просто забрала документы из этой школы и перевела Алекса на домашнее обучение.
Он учился дистанционно, сдавал все экзамены через интернет-школу, взаимодействовал с учителем исключительно по видео, а ЕГЭ* ездил сдавать в Санкт-Петербург, за онлайн-школой которого он и был закреплен.
Про переезд в Литву и любовь к Вильнюсу
В 2020 году мы с Алексом, как и большинство беларусо_к, сделали свой выбор за свободную и независимую Беларусь. Когда начались протесты, все наши родственни_цы прошли через Окрестина. Мы выходили на такие же протесты к посольству в Москве.
Когда началась война, Алекс участвовал в антивоенных акциях — из-за этого ему пришлось срочно эвакуироваться в Вильнюс. Я же нашла волонтерскую группу, которая помогала украин_кам, насильственно вывезенным с оккупированных территорий. Мой волонтерский и ЛГБТК+-активизм привели к тому, что позже и мне пришлось эвакуироваться в Литву.
Вильнюс для меня всегда был городом силы, местом, куда хотелось возвращаться. Когда мне было лет двадцать, я постоянно сюда приезжала. У меня на глазах Литва становилась независимой. Тогда у меня здесь было много друзей: керамист_ки, художни_цы, такая творческая тусовка. Потом многие разъехались по миру.
Но, переехав в Вильнюс, я оказалась в глубокой депрессии. Я жила в Москве исключительно из-за работы: хотела сначала помочь Алексу встать на ноги, а потом вернуться в Беларусь. Я очень долго этого ждала, а по факту оказалось, что я больше не могу туда вернуться.
Отношение к ЛГБТК+ в Литве в основном хорошее. К нам с пониманием относились даже хозяева квартиры, которую мы снимали, ведь по документам у Алекса одни данные, а по факту другие.
Сейчас начинаю учить литовский язык, восстанавливаю английский. Думаю, всё будет хорошо.
Про активизм в эмиграции
В Литве я тоже сразу включилась в активизм. Мы планируем зарегистрировать нашу организацию TraM (Transmigrants of Baltics), чтобы официально представлять интересы трансмигранто_к, попавших в страны Балтии.
Сейчас мы активно работаем над проектом о возможности смены гендерного маркера в документах для трансмигранто_к. Помимо этого мы хотели бы сделать образовательный канал. В обществе нужно больше говорить о том, что так называемые традиционные ценности и уважение к ЛГБТК+ — это понятия, которые не противоречат друг другу.
Уже после переезда в Вильнюс я стала поддерживать родителей трансгендерных персон от имени нашей организации.
О своей книге
Прямо сейчас я работаю над книгой «Мой трансгендерный ребенок». Она рассказывает о моем личном опыте принятия своего ребенка, о том, как менялось мое отношение к ребенку и к самой себе, о том, как я боролась со своими страхами. Приход к безусловной любви и принятию своего ребенка таким, какой он есть, сделал меня сильной.
Я хочу сказать, что родители ЛГБТК+-детей — это совершенно особенные родители. Они находят в себе силу принять, понять и защищать права своих детей. Это отважные люди, потому что зачастую они сталкиваются с обществом, которое отрицает существование их детей. Но, несмотря ни на что, они продолжают бороться за их права. Это очень мощная сила в нашем обществе.
Авторка — Ева Л.
Статья создана в рамках проекта «Together 4 values — JA», который совместно реализуют организации ІншыЯ і Razam e.V. при поддержке Министерства иностранных дел Федеративной Республики Германии.
